Есть места в Апостоле, которые стараюсь почаще перечитывать. Они заложены у меня закладочками и помечены ручкой, а есть 13 глава из Первого послания к коринфянам Святого Апостола Павла, которую перечитываю каждый день… В нескольких строчках истинная Любовь, полностью очищенная от шелухи искуссно прикрытой гордости и себялюбия, порождающих тщеславное чувство псевдолюбви, проходящее исключительно сквозь призму «я люблю потому что мне любимому хорошо так».
Истинно любить тяжело. Практически невозможно на этой земле, под гнётом страстей, которые облепляют нас, как навозные мухи. У каждого своя страсть. Кто-то её ещё видит и пытается бороться, а кто-то пребывает со своей страстью в радостном соитии, даже и не ведая, каким болезненным в физическом и психологическом плане будет впоследствии отчленение страсти от плоти и духа…
Ежедневно вгоняю эти строки заживо под кожу и вонзаю в сердце, но оно, чёрствое и каменеющее, с трудом поддаётся, давлеемое врождённой гордыней и себялюбием. Оно периодически возмущается и гневится, предъявляя свои «козыри» — неопровержимые достоинства и фальшивые красоты. Все его «мучения» под разными благовидными прикрытиями и высокопарными глубокомыслиями вечно сводятся всё равно к себе любимой, «я не должна страдать»… Но суть всему — глубочайшее самолюбие…
«Если имею дар пророчества, и знаю все тайны, и имею всякое познание и всю веру, так что могу и горы переставлять, а не имею любви, — то я ничто.
И если я раздам всё имение моё и отдам тело моё на сожжение, а любви не имею, нет мне в этом никакой пользы.
Любовь долготерпит, милосердствует, любовь не завидует, любовь не превозносится, не гордится,
Не бесчинствует, не ищет своего, не раздражается, не мыслит зла,
Не радуется неправде, а сорадуется истине;
Всё покрывает, всему верит, всего надеется, всё переносит.
Любовь никогда не перестаёт, хотя и пророчества прекратятся, и языки умолкнут, и знание упразднится.»
***
Бабулечка Танечка.
Мы приплыли на остров Залит холодным северным утром. Московская сухота и лето остались во вчера, а сегодня было раннее утро, Псков, промозглый моросящий дождь от самого сиротливого перона до маленькой покосившейся пристани в местечке Толба.
Высадившись на острове, поняли — сегодня мы тут одни, мокрые и холодные, стоим на хлюпающем песке, без «брони в гостиницу»… С радостью и надеждой помчались к храму св. Николая Чудотворца: «Это мы приехали! Мы! Мы тут были в прошлом году, и вот, вновь приехали сюда, к батюшке Николаю Гурьянову! Мы хотим тут жить и молиться! Правда, здорово?!»
Смешные и наивные. Сколько вас тут ежедневно проплывает… Да разве ж напасёшься терпением на эти тысячи несметные паломников, нарушивших вековое спокойствие острова после того, как там поселился батюшка Николай, светильник и молитвенник земли русской…
Из храмовой пристройки вышла женщина в полумонашеском одеянии и быстро направилась (почти полетела) через двор куда-то мимо нас…
— Простите! А где тут можно поселиться?
— Не знаю. Здесь нельзя. Спросите у Нины….
Побрели искать Нину… Ниной оказалась тревожно-равнодушная старушенция, под ногами которой вился кот с только недавно оторванным ухом… кровь запеклась на маленькой кошачьей головке тёмной лепёшкой, над которой вились мухи…
— У меня есть две койки в общей комнате. Сегодня приедут ещё паломники, будете с ними. Чай/еду сами придумывайте, в комнату электричества не проводили, а ко мне ходить не надо. Но лучше идите к Тамаре, у ней комната должна быть.
Дождь вошёл в стадию мерзкой измороси. Ноги в летних кедах утопали в глиняной жиже. Побрели вдоль берега к Тамаре. На беду, к Тамаре приехали «москвичи с детьми на отдых», и она могла лишь тем помочь, что отправить нас обратно на пристань, искать Татьяну — может она приютит…
Голубой с белыми наличниками домик Татьяны выходил окнами на старый рыбацкий причал. Покричав и постучав в окна, но не дождавшись ответа, мы решили войти в калитку, благо что «замок» был нехитрый, буквально по-принципу «дёрни за верёвочку и дверца-то и откроется»: дёрнули за драную серую верёвку и палка с другой стороны калитки выпала…
— Татья-я-я-нааа! Татьяна! — вновь прокричали мы.
— Ой, да иду я! Картошку копала, да не слышала, что гости-то пришли!
Татьяной оказалась пытливая, чистенькая бабулька с живыми, смеющимися глазами, блестящими из-под толстых запылённых линз. Её ноги практически не гнулись, из-за чего одной рукой она опиралась на костыль, а другой цеплялась за стены дома…
— Есть у меня комната, да не знаю… ((( Хлев это бывший. Нет там окон. Но зато добротный он! Не то, что вам там предлагали — стены все сплошь фанера! А у меня бревно настоящее, крепкое, да перины, да одеяла пуховые и шерстяные скоко хошь! Тепло вам будет, девоньки, не бойтесь! И чайник вам дам, и плиточку! И картошку вон берите, варите с сольцей-то! И огуречиками угощу! Сколько с вас там хотели?
— 400 рублей за ночь.
— Креста на них нет! Креста нет! Бога бы побоялись! 400 рублей за ночь за фанеру-то!
Бабулька засуетилась на своих негнущихся ногах, принесла нам и чайник, и посуду, и в каком мешке картошечку брать показала, и лучок где посуше выбрать, и где огурчик сорвать… Так, из гнездовых, превратились мы в домовых. Приютила нас бабулечка Танечка без лишних вопросов. Приютила и согрела своим теплом, своей заботой о совершенно незнакомых людях, которых видела впервые, но так доверчиво впустила и оставила жить в доме…
***
Холодный северный вечер… Озеро. Дождь. А мы, свернувшись, как кошки, клубочками, сидим у бабулечки Танечки на кухне. Света нет — пробки вышибло ветром, зажгли свечи.
— Бабушка, а Вы местная, островная?
— Конечно ж островная ))), а какой же мне быть? Родилась я тут, на острове, уж почти сто лет тому назад, как та черепаха… Как стукнуло мне 7 лет, а брату моему 5, началась война… Пришёл немец на остров.
— Как? Немцы прям на остров приплыли???
— Конечно ж на остров, всё у них было — и катерА, и лодки… Приплыли, согнали всех жителей на паром, а дома все посжигали тут. Ничего не оставили. Всё в пепел превратили. А нас всех в Эстонию погнали, работать. Так я с семи лет работать начала. Батрачкой меня определили на ферму: с 4-х утра коров да свиней пасла, доила, мыла да хлев вычищала… За братом своим приглядывала — малой совсем он был, да тоже батрачил на хозяина нашего нового… Потом, когда война закончилась, освободили нас солдатики, и стали все «островные» возвращаться. Не помню уже, как я такая маленькая, да ещё и с братом, домой-то попала…
Засвистел свисток чайника, забулькал кипяток… Сидим притихшие, бабулечка Танечка чай разливает по кружкам.
— А на острове-то пепелище после немцев… Голод страшный, жить негде… Мамка умерла в плену…
Отец начал сарай строить, а мы с братом с утра до ночи на озере — рыбу ловили. Так я с малых лет уже в ледяной воде-то. Потом отец женился на вдовице с ребятишками, пожалел… Да прокормить уже такую семью ему не под силу было, так и отдали они нас с братом в детдом псковский, чтобы все выжить смогли. Ой, да что говорить-то… Тяжело, девоньки мои было, ой как тяжело… Лет-то всего ничего было, а уж столько дитя горя хлебнуло…
— Бабулечка, а про батюшку Николая расскажите!
— Ой, да батюшка у нас был такой добрый! Хороший был батюшка… Я как замуж вышла, сразу на остров-то вернулась. Жили с мужем бедно, чтобы детей прокормить — рыбачили. Я ж рыбачка! *Улыбается* Да труд тяжёлый это… По горло в ледяной воде стоишь постоянно, и то ветер, то дождь — всё твоё… Сначала ноги все застудила, потом по-женски там, а потом и с позвоночником беда приключилась — ходить перестала совсем, а потом и двигаться. Свезли в больницу меня помирать. А дочка-то моя к батюшке Николаю побежала в слезах, помоги, говорит, батюшка, спаси мамку! А он ей и говорит: «Везите её домой!» Забрали они меня недвижимую из больницы, привезли домой… А я так умирала уже поди, всё! И вдруг начала оклёмываться, в себя приходить, а скоро и совсем пошла… Отмолил меня батюшка-то у Господа, отмолил! Вот сколько горя-то у меня было, да трудов сколько — ведь до сих пор тружусь, а всё жива! Уж все померли, а я всё хожу…
Чудотворец он был, батюшка наш… Прозорливый… Бывало какая беда, так сразу к нему бежим. Батюшка всё видел — и как говорил, так и было потом, всё точно сбывалось! Добрый он был… Ангел на земле…
***
Бабулечка Наденька.
Мои Старики… Бабулечка Надя радуется, как младенец, когда я звоню в дверь. Её радостное: «Кто там?» нарочито кокетливое, звенящее и хохочущее. Она-то прекрасно знает «кто там», но хочет ещё раз услышать из-за двери моё вечно-детское и жалобное: «Это я-а-а, бабу-у-улечка!»
— Ну заходи, заходи внУча, картошка уж заждалась! Ух, вкуснейшая, с рынка! Внутри вся белая, рассыпная! Мундир я ей намыла до блеска… *бабуля радостно хохочет* Беги скорее мыть руки, да за стол!
Бабулечка Надя мне бабушка по маме. Нет у нас с ней теперь ни мамы, ни моего дедушки, её мужа… Одна я у неё осталась на земле…
Бабуля у меня брюнетистая. ))) А мы все-все блондины… ))) И как была в молодости пытливая, бойкая и не слабого характера, так и осталась такой, несмотря на почти 90…
Бабулечка Надя крепко «подсажена» на «колёса» )))), радуется разноцветным баночкам с витаминками, как ребёнок. Привожу ей постоянно рыбий жир, кальций растворимый для хрупких стариковских косточек, да гинкго билоба и витамины для глаз (лютеин, астаксантин и др.).
Пьёт всё исправно, и может поэтому в том числе, рассматривает вон мои гостинцы без очков ))) В ухе у неё не цыганская серьга ))), а магнитик для снижения давления… Браслет медный для того же, этим «гаджетам» она очень верит и носит постоянно ))).
Бабулечка Надя любит закормить меня до смерти… Так было всегда. В детстве после каждого приёма бабушкиной пищи, я буквально доползала до кровати и часа два «умирала». ))) Сегодня, в постную пятницу, я с боем «отвоевала» право исключительно на варёную картошку в мундире и помидоры с огурцами без масла.
— Да ты себя видела?! Да любой батюшка тебе сам пост отменит, ты ж с Бухенвальда приехала!!!
*смеюсь*
— Бабуленька, дык у меня уже пятая точка скоро треснет, а лицо пора на липосакцию!
— Какую такую санкцию, взяли моду тут с этими санкциями! Эх, кабы не дети, привязала бы тебя тут к стулу и недельку бы повпихивала еду, чтоб неповадно было к бабке в таком виде приезжать! И хде это видано, чтобы бабка Надя внучУ родную пустыми огурцами да варёной картошкой встречала!
*Сердито бурча под нос, нарезает тазик огурцов* )))
— Бабуль, а расскажи мне ещё раз про войну…
— А чегой-то ты вспомнила-то?
— Да не знаю… Как-то мысли постоянно вокруг этого…
— Да знаю… Сама уж и не включаю телевизор, не могу! Как люди страдают-то! Бедные… А я смотрю и плачу… Это ж не дай Бог никому! У нас вон, в сЕмье-то, 9 человек детей было… Но, род-то зажиточный был, купеческий. Дом у нас был большой, мне всё теремом казался, хозяйство было огромное — коровы, свиньи, утки, куры, даже кролей держали… У отца магазин был. Работали мы все много, но дружные были, и всё как-то ладно у нас было. Ух, как вспомню, какие мамка блины нам, малявкам, напекала! Да со свежим маслом взбитым… Вы, заморыши, такого и не ели в своей жизни!
А потом, в 37-ом, раскулачили нас… Всё отобрали, и в колхоз. Да всё лиха беда начало… Когда немец пришёл, согнали нас всех в одну кучу — детей, стариков, женщин, а мужчин оставшихся отдельно… Деревню сожгли до тла. Нас в колонну поставили и погнали, как свиней… А зима была лютая, мы все полуголые повыскакивали… Когда по лесу шли, мамка вдруг сняла с себя тулуп, да как подтолкнёт меня с братом Васькой, чтоб бежали мы значит… А мне тогда было 12, а Васе 7… Ну мы и побежали в лес…
*утирает слёзы*
Три недели мы под кустом жили, три недели!!! … Один мамкин тулуп на двоих. Кругом сугробы да холод нечеловеческий. Кору с берёз да с ёлок драли… ели… А потом, когда немцы дальше к Москве ушли, нашли деревню в три дома, которую не сожгли, да там у хозяев ещё приютились… А затем и до Москвы добрались, да в эвакуацию загремели, в Сибирь, в Омск… Долго мы до Омска-то ехали в деревянных ледяных вагонах для скота… Но так после леса-то — это что коттедж для нас был… А потом завод оборонный. Хоть и дети были, да в полную смену работали…
Да знаешь, ведь Боженька всё видит! Вон как тяжело нам было — и война, и сиротство, и голод с холодом, да не дал погибнуть… Так что и ты не отчаивайся никогда! Никогда не отчаивайся! Мы вон видишь, какие крепкие стали! *улыбается* Ещё и вас подняли! А горе да беда они ж проходят…
Я вот каждое утро наизусть читаю:
«Господи, дай мне с душевным спокойствием встретить всё то, что принесёт мне наступающий день. Дай мне всецело предаться воле Твоей святой… На всякий час поддержи меня! Господи, научи меня молиться, верить, терпеть, прощать и любить…»
И ты читай! Каждый день свой читай…
***
А теперь пребывают сии три: вера, надежда, любовь; но любовь из них больше…
Катя, как пронзительно Вы пишете про Вашу бабушку. Читала и слезы сами текли. Казалось, про войну мы знаем, если не все, то очень много, но вот такие личные истории еще раз напоминают нам, что все наши «проблемы» — прогулка в парке по сравнению с выживанием Нади и Васи в ледяном лесу. Спасибо Вашей бабушке за ее силу и мудрость. И здоровья на долгие годы.
Ольга, спасибо! Я сама вчера плакала, когда с бабулей всё это вспоминали…. Про войну мы все вроде бы знаем, да как показывает практика, это только на словах «ужас-ужас и кошмар-кошмар», а на деле убивать целые народы, как оказывается, не составляет труда, если это делать с невозмутимой миной и при хорошей «поддержке» тёплой компании единомышленников. Жестокость и враньё перестают трогать сердца, когда внушать этим сердцам, что жестокость — это оправданные действия, а враньё — это собственное мнение…
Замечательная внучка у замечательной Бабули!!! Катюня, чиоки Вас))))
мы вас тоже много чмоки в ваши симпампушные мордахи! ))))